Автор: Хана_Вишнёвая
Фэндом: Katekyo Hitman Reborn
Персонажи: Хаято/Тсуна
Рейтинг: R
Жанры: Слэш (яой), Ангст, Флафф, Драма, PWP
Предупреждения: OOC, Насилие, Изнасилование
Размер: Мини, 4 страницы, 1 часть
Статус: закончен
Описание: Гокудера пьяный, и со всеми вытекающими. Насилует Тсуну, как бы.
Сжимать плечи до неистовства, до хруста пальцев. Сжимать так, будто это – спасение. Единственное.
— Гокудера-кун? Ты пьян? – голос перепуганный, тихий, а в карих глазах удивление – видно будто сквозь дымку.
— А что такое, Джудайме? – голос низкий и хриплый, а пальцы сжимают плечи до синяков. – Я тебе противен?
— Гокудера-кун, мне больно, — он мягко пытается отстраниться, но в глазах у Хаято опасно темнеет. Миг – и Джудайме уже летит на пол, больно ударившись об бетон.
— Ах, больно тебе? – ухмылка на губах отнюдь не гокудеровская – злая, перевёрнутая, губы кривятся как чужие. – Больно, да?
Тяжёлым ботинком по рёбрам больно, несомненно. Попытка встать – и Тсунаёши опять летит на пол. В глазах – слёзы.
— Гокудера-кун, что с тобой? – тихо, почти не слышно. Но Хаято слышит, и его словно изнутри выворачивает.
— Со мной всё нормально, Джудайме, — злой смех, а Саваде встать мешает уже чужое тело – Гокудера прижимает его к холодному бетонному полу.
— Гокудера-кун, пусти! – в голосе проскальзывают нотки истерики, но Гокудера не реагирует.
— Что такое, Джудайме? – запах перегара и сигаретного дыма бьёт по носу, а глаза у Гокудеры совсем невменяемые – злые, тёмные, а губы кривятся как-то странно.
И страшно. Тсуне хочется кричать, но он не может открыть рта.
— Ну что же? – чужие руки гуляют по телу совсем бесстыдно, будто никаких преград и нет, и лезут куда-то в штаны, а слова никакие на Хаято не действуют – и Тсуна понимает это.
Рука сжимает член, который «встаёт» против воли, а глаза карие наполнены такой непереносимой болью, что Гокудера бы мигом протрезвел. Да только в глаза Тсуне он не смотрит – сжимает, поглаживает, почти до боли – к горлу Тсуны подкатывает комок. И не приятно совсем – противно. Страшно. Больно даже.
— Пусти, — тихо шепчет он, но никто его не слушает – Гокудера впивается в губы, заглушая просьбу. До боли сильно, грубо, властно, кусает за губу, а Тсуна чувствует, как рот наполняется чем-то солоноватым, отдающим железом.
Кровь. Когда Гокудера, так и не добившись ответа Десятого, прекратил поцелуй, Тсуна заметил на его губах кровь – красную, блестящую, такую зловещую. Его кровь.
Хотелось кричать, но из горла вырвался только хрип.
Смех Гокудеры был странным – как будто мелочью в банке трясли, не смех даже, а хихиканье, не гокудеровское совсем, пьяное – а когда Тсуна понял, что из одежды на нём одни только трусы в сердечко и забарахтался, начали извиваться, Хаято захохотал во весь голос – смех был почти невменяемым.
Тсуна зажмурился, но резкая боль в области шеи заставила его открыть глаза – по ключице текла тоненькая струйка крови.
— Не закрывай глаза, Джудайме, не надо, — шептал сероволосый, словно безумный.
— Гокудера-кун, пусти, — в голосе ни нотки истерики – только слепое отчаяние и страх. Бесконечный страх. – Мне больно.
— Тебе больно, Джудайме? – приторный голос, но глаза волка. – Ах, тебе больно?
Боль в заднем проходе резкая — заполняет всё существо, жуткая, беспощадная, почти сжигая изнутри, испепеляя, заставляя кричать.
Но Тсуна молчит. Молчит, когда чувствует, что по ногам тонкими струйками течёт кровь, молчит, когда Гокудера двигается, и его член будто разрывает стенки заднего прохода изнутри, молчит, когда тот целует его, вновь кусая и без того израненные губы, молчит, когда боль заполняет его всего и когда чувствуется, как сперма Хаято бьёт внутри, и он сам по себе кончает, а из груди вырывается полный унижения стон.
Смотрит, как Гокудера, избегая встречаться с ним взглядом, собирает разбросанную по полу одежду, и, схватив это всё, выбегает.
Молчит, ни одного вскрика не вырвалось из его рта. Молчит, и… плачет. Беззвучно давится рыданиями на холодном бетонном полу.
И знает, что где-то там, за соседней стеной, точно так же, а может и сильнее, беззвучно плачет уже протрезвевший Гокудера.
Ненависти нет. Только одна бесконечная боль.
На следующий день Гокудера не вышел из комнаты. Только шёпот Джудайме – всё, что заполнило его. Его шёпот, его глаза – и хочется умереть, провалиться в глубины ада, сгореть и больше никогда не жить.
А шёпот в ушах – и больно до безумия.
Шаги за дверью знакомые – хочется кричать. Хочется обнять Джудайме, сжать крепко-крепко, хочется кричать, что никогда ничего не повторится, хочется умереть у него на руках, хочется…
А дверь открывается с тихим скрипом.
— Ты идёшь завтракать, Гокудера-кун? – голос тёплый, и глаза тёплые. Бесконечное доверие, то, что жизнь дарит.
— Почему? – шёпот почти беззвучный, но Тсуна услышал. Улыбка затронула разбитые губы.
— Всё равно буду любить тебя, Гокудера-кун.
И Хаято никогда не простит ему эти слова…
Но умирать почему-то уже не хотелось.
