Автор: Lacivo Lorybi
Название: Не больно
Фендом: Shingeki no Kyojin
Дисклеймер: Хадзимэ Исаяма
Персонажи: Леви, Петра, во второй главе Эрен прибежал, а еще Ирвин один раз по краю кадра маячил
Жанр: Гет, Ангст, Драма, Психология, Hurt/comfort, Established Relationship
Рейтинг: G
Размер: мини
Статус: закончен
Размещение: вот если чисто ради эксперимента разрешу, оно кому-нибудь понадобится? если что, будьте людьми, киньте ссылку? меня в качестве автора укажите и ссыль на фик на фикбуке оставьте. даааа...
Предупреждения: Смерть персонажа
От автора: По заявке на фразы "Мне не больно" и "Я тоже человек"
Автор бредит, он знает это. И это печально Т_т
Описание: Если бы он больше выкладывался, если бы тренировался на пару часов дольше и на пару порядков усерднее, был бы сильнее, быстрее. Если бы… Многие могли бы выжить. Петра была бы жива! Эрд, Гюнтер, Ауруо, они тоже могли бы быть живы!
Давайте поговорим
Делать морду кирпичом при ком бы то ни было, не показывать ни единой эмоции, когда на душе хоть кошки скребут, хоть динозавры, было для Леви уже скорее привычкой. Он прекрасно знал, что за это его называют самой деревянной деревяшкой во всей разведке, но плевал на чужое мнение с высокой колокольни. Личное правило: не иметь права на эмоции, тем более прилюдно. Когда-то давно он себе его придумал и до сих пор, уже много лет, неукоснительно соблюдал. Ему казалось, что так проще – запереть в себе все переживания, задушить их, не распространять на других, демонстрируя, насколько ему плохо. Это был его метод борьбы с болью. Один на один.
До сих пор этот метод действовал. Сегодня дал сбой. Сегодня вообще многое перевернулось в жизни Ривая. Вместе с потерей всего отряда, Петры, ребенка, которому и ребенком-то не суждено было стать – погиб, будучи еще зародышем, вместе с бесчеловечным приказом сбрасывать трупы титанам, который он отдал ради того, чтобы оставшиеся в живых разведчики могли вернуться живыми… Внутри до сих пор все переворачивалось, ворочалось, кричало, рвались все новые и новые нити имя которым было - чувства.
Леви наперед знал, что уснуть ему сегодня не удастся. Этот протест взбунтовавшихся души и сердца против слишком уже долго контролировавшего их разума вышел из-под контроля, и Ривай держался только из последних сил, сам понятия не имея, зачем он это делает. Лежа глубокой ночью в постели он сжимался в комок, словно пытаясь таким образом не выпускать наружу творившийся внутри хаос. Боль, разъедающая, словно кислота, стальной рукой сжимала голову, медленно вытягивала, а потом резко вырывала внутренности. Поврежденная нога, которую будучи на взводе он даже толком не дал посмотреть медикам, горела, как огнем и каждое движение превращала в пытку, а обезболивающее, казалось, как застряло в горле, так и не действовало. Невыносимо чесались руки к чертовой матери содрать тугие бинты, быть может тогда станет хоть чуточку легче.
Сколько он уже видел смертей, сколько он видел ужаса и страданий? Не счесть. Разве он не был готов к потере своего отряда? Да, это были лучшие бойцы, но для титанов это мало что значило. Конечно, Леви знал, что такой исход событий возможен. Знал, но готов не был. Не всех сразу. Они были как семья, знали друг друга до мозга костей, были привязаны друг к другу. А с Петрой они готовились стать семьей. Она утверждала, что ее родители в курсе и не против… Как оказалось по возвращению, все было иначе. Когда ее отец шел рядом с Леви и рассказывал про свою дочурку, которой еще рано и которая еще слишком молода, Риваю казалось, что его сейчас стошнит на мостовую прямо на глазах всего честного люда. Стошнит собственными ошибками, собственной наивностью и дурью. Почему, почему он был таким кретином? Почему позволил ей идти в эту чертову экспедицию? Почему сам не убедился в том, что ее родители знают об их отношениях и планах на будущее? Почему?!
Еще плотнее сжавшись в комок, Леви стиснул в кулаке край одеяла и рывком отбросил его, задев больную ногу. Коротко вскрикнув, он снова от всей души пнул ни в чем не повинное одеяло этой самой ногой, сбрасывая его на пол, и сильнее стиснул зубы, чувствуя, что от боли, и физической, и душевной, голова идет кругом, а перед глазами пляшут звездочки. Странное это ощущение – вроде бы в комнате прохладно, а изнутри жжет жаром, как в аду, и гуляющий по покрывшейся мурашками коже холодок не приносит облегчения.
Перевернувшись на спину Ривай с силой зажмурился. В горле противно застряла тошнота – и ни туда, и ни сюда, а голова болела так, что он готов был сию секунду сдохнуть, только бы не чувствовать всей этой боли. Впрочем, смерть – это слишком просто. Умереть всегда можно, ты выжить попробуй! Никогда Леви не мог и представить себе, что ему может быть так хреново. Вот она, наверное, расплата за все грехи.
Во всем происходящем был один единственный плюс – его сейчас никто не видел. И можно было не тратить силы на фирменный покерфэйс, скрывая все, что творится в душе. Однако ночь когда-нибудь, да кончится, а при учете того, что с каждой прошедшей секундой, с каждой новой мыслью об утрате, Риваю становилось все хуже и хуже, он смутно представлял себе, как сможет пережить завтрашний день. Даже если он сумеет все-таки взять себя под контроль и сообразить на физиономии равнодушие, все равно останутся следы бессонной, полной страданий ночи.
Впрочем, умотавшись за день, измученный внутренней борьбой, выжатый до последней капли переживаниями, после нескольких бесконечных часов Леви все-таки забылся неверным сном. Он то просыпался, то снова засыпал, то прямо сквозь сон видел потолок своей комнаты. Во сне он видел женскую особь, огромную, куда больше положенных пятнадцати метров, горстями раскидывающую разведчиков направо и налево. А он ничего не мог сделать. Кажется, он лежал на земле, в высокой траве и не мог даже подняться из-за травмированной ноги. Он пытался, он звал их по именам, протягивал руки, кричал, чтобы уходили оттуда, чтобы бежали! Его не слышали. Леви показалось, что его насквозь проткнули клинком, когда титанша раздавила Эрда. Еще раз – когда прямо на лету схватила и раздавила Гюнтера, и снова – когда буквально размазала по дереву Ауруо.
- Петра! Петра!
Девушка услышала его. Обернулась. Посмотрела глазами, полными понимания скорой смерти. Протянула руку…
Лес гигантских деревьев плавно растаял, превратившись в золотые солнечные лучи, пронизывающие каждый сантиметр пространства. Женская особь исчезла. Исчезло все. Остались Леви, Петра и золотые солнечные лучи, в которых они парили.
- Петра!.. – позвал Леви.
- Петра!.. Петра. Перта. Петра… - ответило ему эхо.
Она улыбалась. И держала за руку мальчика лет семи, светловолосого, чуток рыжеватого, с усыпанным веснушками носиком и светло-карими, медовыми глазами. Такими же, как у нее самой. Петра что-то говорила, но ее голос перекрывало постепенно нарастающее эхо. Слов было не разобрать. Только усиливающийся гул, пульсирующий, как синусоида, впивающийся в мозг тупыми гвоздями. Но Петра… он видел Петру. Улыбающуюся. С ребенком. И почему-то еще он знал, что она сейчас с Гюнтером, с Ауруо и с Эрдом. Они присматривают за ней, пока она ждет своего Леви. Они вместе... Они вместе. Там.
А он здесь. Один.
Сквозь сон Ривай чувствовал, как из глаз текут непозволительные для мужчины слезы. Текут градом, бесконтрольно. И он не может их остановить, потому что он здесь, среди золотых лучей и бесконечного эха. И здесь он не плачет.
А еще, там, за границей сна, в такой хреновой реальности, ему чудилась чья-то рука, что стирала с его лица непрошенные молчаливые слезы. Но она, безусловно, чудилась, потому что прийти к нему, увидеть безграничное горе вроде бы бесчувственного человека было тупо некому. И тем более некому было вот так просто избавить его спящего от позорных проявлений этого горя, не рассмеявшись в голос, не удивившись тому, что капрал Ривай вообще способен чувствовать. Но от этого ощущения шершавой руки, время от времени проводящей по щеке подушечкой пальца, легонько гладящей его по волосам, стало как-то спокойнее, легче. Холодная, усеянная острыми иглами лапа, сжимающая беспомощно трепыхающееся сердце Леви отпустила.
Стало легче. Петра вместе с ребенком рассеялась в золотых лучах, а после исчезли и сами лучи. На смену пришел другой сон, чуть более бредовый, но куда более земной. Риваю снилось, что скоро уже рассвет, что он лежит на своей постели, вновь укрытый одеялом, а рядом на краю кровати сидит Эрен и вот так легко, успокаивающе гладит его по голове. Как и Петра, мальчишка что-то говорил, но Леви все так же не мог разобрать слов. Нет, эхо больше не мешало. Он просто не мог понять, о чем говорит Эрен. Леви слышал что-то о том, что Эрен сожалеет, что так вышло, что он поверил в силы элитного отряда. Ему очень жаль. И он не мог поверить, что Ривай совсем не переживает. И поэтому пришел сейчас к нему. И увидел, что Леви кричит, мечется и плачет во сне. А значит, он, конечно же, чувствует. Ведь иначе и быть не могло. Он же человек, и зря его называют самой деревянной деревяшкой. И Эрену очень, очень жаль, что из-за него так вышло, и если бы он мог, он бы все исправил какой угодно ценой.
Эрен говорил много, долго и сбивчиво. Он сидел спиной к Риваю, отведя руку назад, чтобы осторожно перебирать его растрепавшиеся от беспокойного сна волосы, и смотрел куда-то в стену, в бесконечность. А Леви лежал, слушал звук его голоса, слышал лишь обрывки фраз, и так же глядел в бесконечность. Но в потолок. Скоро рассветет. Он проснется, и это видение исчезнет, рассеется в лучах утреннего солнца так же, как рассеялась Петра в том золотистом свете. И снова будет больно, и плохо, и ужасно. Снова надо будет вести себя так, словно все в порядке, сжимать зубы, говорить ровно и гнать, гнать, гнать прочь от себя мысли. Поганые, девчачьи, сопливые мысли о невосполнимой потере.
Скоро рассвет.
Леви судорожно вздохнул, жалея, что нельзя вечно вот так вот лежать и нагло пользоваться спокойствием, что дарует другой человек, впрочем, все равно ему снящийся. Жалея, что нельзя вечно видеть этот не слишком счастливый, но спокойный и отчего-то самый лучший в его жизни сон.
Леви вздохнул. А Эрен от этого вздоха вдруг резко обернулся, отдернул руку и отпрыгнул прямо-таки на олимпийское расстояние. Причем без разбега. Его зеленые глаза, только что глядящие едва ли не взглядом матери Терезы, широко раскрылись и приняли выражение воришки, пойманного на месте преступления.
- А вы чего, разве не спите? – прошептал он.
- Что значит «не сплю»?
И тут до Ривая начало медленно доходить. Это был не сон! Он видел это наяву! Он не заметил как проснулся и… и…
Леви резко сел на кровати и не менее испуганными, чем у Эрена, глазами уставился на недотитана.
- Ты чего, хочешь сказать, ты мне не снишься?! – чувствуя, как сердце отказывается биться дальше, спросил он.
- Не снюсь, - покачал головой Эрен. И вдруг заулыбался. Белозубо так, искренне. И подошел ближе. И снова сел на край кровати, но на этот раз вполоборота, чтобы видеть Ривая.
- Видели бы сейчас свое лицо со стороны, - заявил он, покачав головой.
Леви едва удержался от соблазна на месте убиться об стенку. Ага, чудесный такой сон снился. Как же! Спасибо, дорогая судьба! Суешь говно под нос везде, где только можешь!
- Какого черта тебя из лазарета выпустили?
- Да я сам ушел. А чего, я в порядке. Я вам хотел сказать… хотя вы только что все слышали. Но я думал, что вы спите. Правда!
- Слушай, Йегер, мне фиолетово, что ты думал. Катись отсюда, пока жив. И если хоть кто-нибудь узнает, что ты видел, ты пожалеешь о том, что родился. Понял? – прошипел Леви, соображая, сколько Эрен мог успеть увидеть и как бы побыстрее его заставить обо всем забыть. При худшем раскладе он мог видеть очень много, и даже не думать забывать об увиденном.
- Понял, - совершенно не по уставу ответил Эрен, выметаться совершенно не собираясь. – Только вы зря все в себе держите.
- И что ты предлагаешь? Рыдать в жилетку каждому встречному?
- Нет, - Эрен снова покачал головой. Наглец. Пришел посреди ночи в личную комнату старшего по званию и еще чего-то тут тявкает! Одно слово: наглец. Гнать бы его взашей, но… не хотелось. Рука Эрена больше не перебирала волосы на макушке Ривая, но от титанчика все равно веяло каким-то спокойствием, не смотря на то, что его самого, очевидно, мучили аналогичные кошмары. – Этого не предлагаю. Но раз уж так вышло… давайте просто поговорим. Вам станет легче, вот увидите! Ведь вы тоже человек!
Понимая, что ступает на темную, неизведанную тропу, которая черт знает к чему приведет, Леви рухнул обратно на подушки. Впрочем, та тропинка, с которой он сходит, хоть и видна далеко вперед, но, наверное, куда тяжелее и страшнее.
- Ладно. Давай поговорим.
