Автор: Хана_Вишнёвая                         
Бета: Госпожа я
Фэндом: Katekyo Hitman Reborn
Персонажи: Реборн, оригинальные персонажи
Рейтинг: R
Жанры: Гет, Романтика, Ангст, Юмор, Экшн (action), Философия, Повседневность, POV, Эксперимент, Злобный автор, Стёб
Предупреждения: OOC, Насилие, Нецензурная лексика, Мэри Сью (Марти Стью), ОМП, ОЖП
Размер: Макси, 82 страницы
Кол-во частей: 24
Статус: закончен
Описание:
Сны мне снятся часто. Завораживают, самые разные, создают сотни разных реальностей. Иногда бредовые, иногда настолько реалистичные, что едва отличаются от яви. Сны разные мне снились, но...
Не ожидала такого сна.
Серьёзно... было страшно.
Реальней реальности.
Правдивей правды, лживей лжи.
И... запомнился до мельчайших деталей.
Посвящение: Себе.
Публикация на других ресурсах: А оно вам нужно?
Примечания автора: Снится. Многосерийная драма. Воспринимайте это как филлеры.

Не жалко.                                            
– Пальчики не отшиб? – поинтересовалась я приторно-сладким голосом, который так и лучился доброжелательностью. Кстати, потом надо не забыть врачу показаться – голос уже лучится, что дальше-то будет?
Бельфегор захихикал. Точнее, зашишишикал, и шишишикал до тех пор, пока разбуженный Мукуро не кинул в него книжкой. Я не знаю, что ему там спросонья померещилось, и что у него спросонья с реакцией, но попал он почему-то в меня. Я напомнила себе, что в конфликты до завтрака не вступаю, и вернула книжку по назначению. Тоже, кстати, не попала.
Акинушкины прекрасные сиреневые глазки расширились до размеров блюдец и поползли на лоб, а меня ощутимо пихнули в бок. Когда до меня дошло, что со мной обошлись невежливо, меня уже тащили под руки из гостиной. И, как оказалось, тащили не только меня – Ламбо тоже отказался выходить добровольно. Но меня, в отличии от него, через плечо никто не перекидывал, он хоть корова и тупая, зато не в натуральную величину. А я вот корова без вопросов. И когда закрывалась дверь, я краем глаза успела заметить, как Акина метнулась к нему.
– Как ты? – зашептала она, переходя на тон ниже. Дальше я уже не услышала ничего.
– Я вообще-то сама могу идти, – сказала я, когда меня протащили до лестницы.
– Точно, Хана-тян? – поинтересовалась Хару, выпуская мою руку.
Я заверила, что ходить меня научили ещё в детстве. Точнее, я сама научилась. И не забыла похвастаться, что до сих пор не растеряла своих навыков.
И вообще, первое, куда я направилась – это комната Бьянки. Почему-то захотелось мне с ней поговорить, посоветоваться. Она – взрослая, она поймёт. Она даст совет. И не укажет на дверь, за это я её и люблю.
В комнате она была не одна. Ну, кто там был ещё, угадать не трудно – я не сомневалась, они, по-моему, на этой базе даже спят вместе. Сестра сидела в кресле, а на её плече, рассказывая что-то, сидел сам Реборн.
– Вы на пирата и попугая пиратского похожи, – выпалила я прежде, чем успела подумать. Со мной всегда так – язык впереди мыслей бежит. Едва ли это можно назвать хорошим качеством. Даже так – отвратительное качество. Но некоторые именно за него меня и ценят.
– Почему? – внезапно заинтересовалась Бьянки. Реборн молчал, только рассматривал меня исподлобья. Оценивает, что ли?
– Ну как почему? Сидишь ты, такая вся крутая, – я провела рукой по воздуху горизонтальную черту. – И Реборн-сан у тебя на плече, как попугаи у капитанов пиратского корабля, – показала ещё одну черту, уже короткую. – Вот и трафаретное мышление получается.
– И часто ты так трафаретно мыслишь? – спросила сестра. Я задумалась.
– Да нет…
– Удобный ответ этот – «да нет». Вроде бы и согласие, но в то же время как отказ. Что хочет собеседник, то и понимает, – внезапно сказал Реборн.
– А разве какой-то собеседник хочет услышать отказ? – озадачилась я.
– Может и так. Пришла зачем? – Реборн поднял ладошку к лицу.
– Да так… с сестрой поговорить хотела.
– Гово… – начал было аркоболено.
– У нас друг от друга секретов нет, – продолжила я, передразнивая. – Я помню.
На кресло в её комнате я не села – плюхнулась. Люблю всё делать с комфортом. Только страдать с комфортом – это глупо, по моему мнению. Я вообще страдать не люблю, если на то пошло.
– Не доверяют мне. Даже недавно появившийся Кансо – хотя мы и давно его знаем, но как одноклассника, а не напарника и Хранителя – получает в сотню раз больше доверия. Почему так? – мне казалось, что я спокойна, и поэтому не понимала, почему Бьянки смотрит на меня с сочувствием и горечью, но внезапно поняла, что ногтями вцепилась в обивку кресла. Причём вцепилась конкретно – так, что оставались следы. Вот и верь после этого своим же предчувствиям! Но говорить продолжила – слишком долго молчала. – Я и так чувствую себя ничтожеством, которое сделать ничего не сможет – как жалкая бабочка, которая бьётся в стекло, так и я бьюсь в мафии. Только пробиться не получается – за стеклом ведь неизвестность, и, что ещё хуже – огонь, смертельный для бабочки. А тут – смерть от холода и равнодушия, от собственной незначительности.
Реборн вдруг спрыгнул на пол, и посмотрел на меня своими внимательными глазками, похожими на оливки – такие же чёрные, обволакивающие, маслянистые. Мне стало неуютно.
– И делать ничего не получается – всё так грустно и нелепо, что опускаются руки. И делаю вроде что-то, а не меняется ничего, только усилия перегорают, как лампочка.
Реборн вдруг подпрыгнул и прицельно ударил меня ногой в коленную чашечку. И сильно, и больно. Я с недоумением и обидой воззрилась на него.
– За то, что себя жалеешь, – ответил он на мой взгляд. – Тот, кто себя жалеет, даже мимолётно, не человек, а падаль. Стоячая лужа без права на жизнь.
– А если человек отчаялся? В тоске и непонимании? – спросила я, почему-то думая о Хаято.
– Переждать. Ты не в те игры играешь, где можно отчаянием мозги полоскать. Все, кто себя жалел, уже давно ни во что не играют. Они отдыхают, – Реборн был серьёзен, как никогда. Хотя почему никогда… он бывал таким серьёзным, но редко. Очень редко.
– Где отдыхают? – удивилась я. Насколько я знаю, мафия права на отдых не имеет. Оказалось, я правильно знаю.
– На кладбище отдыхают, – Реборн махнул рукой. – И ты там окажешься, если не перестанешь себя жалеть. Обещаю.
– А недоверие почему? – спросила я, когда поняла, что его разглагольствования на счёт жалости закончились.
– Да всё потому же. Ты ходишь, как на весь мир обиженная, будто бы они все – никто, и только ты что-то правильное делаешь, самая умная. А такой человек, и с таким выражением лица способен на всё, что угодно. Кроме того, что нужно окружающим, – аркоболено взобрался обратно на плечо Бьянки. Это был символ – точка в разговоре, которую никто не поставил бы непринуждённее, чем он сейчас.
И только дойдя уже до кухни, я поняла, что вообще-то шла поговорить с Бьянки.
В кухне моей целью стал чайник. Я нажала на кнопочку и стала ждать, пока он закипит. Серый, обыкновенный, электрический чайник с ярко-оранжевой кнопочкой.
Пока вода кипела, в мозгу билась только одна мысль: «Лампочка горит… горит… горит…». Лампочка горела, а я никак не могла этого осознать. А потом осознала.
Ну да. А чего я, в сущности, хотела? Если стала на одну дорогу – так иди уже до конца, не смотря ни на что. Скрипит колесо, ржавое, но зато в нужную сторону везёт. Я уверена, что в нужную.
Да и к тому же, кому какая разница до моих беспочвенных переживаний? Кому они нужны? Мир от этого станет крутиться в другую сторону, или небо рухнет? А может, вода выйдет из берегов? Да нет, не изменится ничего. И враги нападают, когда хотят, и без разницы, какое у меня настроение. В общем, Реборн прав. Мир мне сто рублей копейками не должен.
Когда я доверху налила воды в кружку – захотелось кипятка – в кухню влетело нечто. Нечто оказалось Ёко. Плачущей. Она врезалась в меня, подняла голову, опустила, и разревелась ещё громче, хватая меня за плечи.
Мне показалось, что мне мозги сверлят дрелью. Захотелось выть на луну, как большая побитая собака, или бегать вокруг Фудзиоки, утешая её жалобным лаем. Но это было бы нелепо с моей стороны, поэтому я просто подняла руку и нерешительно погладила её по голове. Все мысли путаются сразу же – никогда не умела утешать. Я для этого слишком прямолинейна, слишком темпераментна, и не переношу таких тонкостей. Чтобы поковыряться в носу, нужен палец, а не отбойный молоток. Вот это реально про меня.
– Ну, что случилось? – пробормотала я, поглаживая её по голове. Раздался грохот двери. В кухню, как ураган (отнимает хлеб у Хаято, ага), ворвался Рокудо.
– Ёко, куда ты убежала? – с недоумением спросил он.
– Пошёл к чёрту! – сквозь слёзы завопила Ёко. – Ненавижу тебя!!!
– Ёко, чего ты психуешь? – лицо у Рокудо озадаченно вытянулось. – Что случилось-то?
– Отвали! – прорыдала она. Я замахала руками, окончательно понимая, что сейчас сойду с ума. Мукуро пожал плечами и удалился – пусть даже и не в меру гордо. А я первым делом усадила девчушку на стул и налила ей водички. Икая, но воду она выпила.
– Что случилось-то? – спросила я после того, как убедилась, что Ёко способна воспроизводить внятные звуки.
– Там… Мукуро-сан… и… какая-то… ууу! – последняя попытка что-то понять провалилась, а Фудзиока опять впала в депрессию.
– Ну не плачь! Ну… ну… ну что тебе сделать? – забормотала я поспешно. Глаза Ёкушки стали вполне осмысленными.
– Ханыч, а сделай мне кофе? – попросила она.
– Ну уж нет! – я справедливо отказалась. – Истерикам не наливаю.
Пришла Акина, и я, как главная утешальщица, решила смыться. Под предлогом того, что мне надо отнести кофе Хаято, я… понесла кофе Хаято.
Пролегал путь мимо кабинета, где царствовала Рокудайме. Я планировала прошмыгнуть как модно быстрее – после всего видеть Рокудайме не хотелось совсем – я дама вспыльчивая, не хватало ей ещё истерику устроить. Я бы и прошмыгнула, если бы в кабинете не услышала голоса.
Один голос я узнала сразу – он принадлежал обладательнице этого самого кабинета. Поскольку внешним монологом она не страдает, до меня дошло, что она с кем-то разговаривает. Тихо-тихо, чтобы никто не услышал, я подошла чуть ближе.
– И чего ты этим добился? – раздался довольно-таки громкий голос. Обычно Рокудайме тон редко повышала, и это говорило даже не о крайнем градусе раздражения – о том, что она почти в бешенстве.
Ей что-то отвечали. Я не слышала.
– Ты сам сеешь панику среди своих же. Они верят, что мы не доверяем им. Это не так должно быть, Тсуна.
Тсуна? Она с Тсунаёши разговаривает?
Отвечали ей ещё тише.
– Я не собираюсь подчиняться твоим приказам, потому что я не верю в такую политику. Это не плодотворно.
– Мне откровенно плевать, во что ты веришь. Запомни, кто ты, и кто я. Ты обязана подчиняться, – наконец-то услышала я голос Тсуны. Услышала и ужаснулась. Это… Тсуна разве? Я… не верю. Отказываюсь верить.
Раздался звук, который я после недолгих раздумий охарактеризовала, как звук пощёчины.
– Не зарывайся, – Рокудайме уже взяла себя в руки. ¬– Не строй из себя великого босса, Савада. Политика мафии строится не так.
– Вслушайся в звучание, Аюми. Это – мафия. Ты, по-моему, ничего не понимаешь, Осознай, куда ты попала, – Тсуна даже голоса не повысил. И не было его обычного «Ит-тэ… За что?». Его словно подменили.
– Это ты ничего не понимаешь, – голос Рокудайме звучал как-то блекло, бесцветно. Она уже устала. – Это прежде всего семья, Тсуна. Семья. И мне плевать, что ты прикажешь. Считайся с моим мнением, если не хочешь себе врагов. Я не девочка на побегушках, и не факт, что в следующий раз…
Дальше я дослушивать уже не стала – рванула по коридору так, будто бы за мной стая волков гналась. И у меня мысли были путанными, просто словно множество клубков – и ничего особенно не понималось.
Когда я пришла в себя, оказалось, что я уже у кабинета Хаято. Посмотрела на чашку кофе – почти не разлила даже ничего, и постучалась. Не дожидаясь ответа, я толкнула дверь бедром и зашла…